Калейдоскоп

На заре карьеры ему светил волчий билет. Почему художника Щемелева долго не признавали?

Он разлюбил Шагала, как только того воздвигли на пьедестал. Ревновал, когда в родном Витебске без восторга приняли его очередную выставку: «Ну что ты поделаешь, когда там Шагал, а тут Щемелев. Кто он такой? С Шагалом сравниться захотел?». Но именно Щемелев чуть ли не единственный из Белорусского союза художников в 1994 году поддержал идею первого международного шагаловского пленэра.

— В то время, когда я развивался, и Пикассо, и Шагал — это был звон, — вспоминал художник в одном из последних интервью. — Это же люди, которые имели всемирное значение. Я все это видел, смотрел, и нравилось самому мне.

Где видел? Неужели в Витебске, где перед самым его рождением расцвел диковинный цветок супрематизма и выставлялся весь мировой авангард?

Но к моменту его прихода на свет УНОВИС («Утвердители нового искусства») в полном составе отбыл в Питер. Еще раньше перебрался в Москву Марк Шагал, а основанное им Витебское народное художественное училище стало называться техникумом, и заправляли в нем люди совершенно иного покроя. Какое отношение это имело к Щемелеву? Самое прямое. Воздух Витебска мощно повлиял на его становление.

— Учитель, который был у меня в первом классе, не был художником, но до революции преподавал, — вспоминал Щемелев много лет спустя. — Он поощрял само рисование, отношение, но никого не хвалил. Четыре года я был под его влиянием.

Как его звали, нам неизвестно. Зато мы знаем, с кем Щемелев занимался потом. Юдель Пэн — учитель Шагала — не смирился с новыми порядками в художественном училище и предпочел преподавать у себя дома. Весь город знал, что дверь в его скромную квартиру-мастерскую на улице Гоголя никогда не запирается. Молодежь относилась к нему, как к святому. Однажды в эту дверь вошел 13-летний Леня Щемелев.

— Маэстро даже посмотрел мои рисунки и сказал: хорошо, но надо еще много учиться, — вспоминал он спустя годы. И многоточие, как будто дальнейших встреч не было.

2007 год. Леонид Щемелев

До последних дней Леонид Дмитриевич не решался публично признаться в том, что в юности учился у Пэна. Слишком долгой, тяжелой и непроницаемой была завеса запретности. Жаль, что их общение продолжалось меньше года. 28 февраля 1937 года между 18 и 20 часами 83-летний Пэн был зарублен топором у себя в квартире. Можно лишь представить, как пережил гибель учителя 17-летний парень. Казалось, на его учебе поставлен жирный крест.

— Хотел поступить в художественное училище, — горько сетовал он. — Пришел Лев Маркович Лейтман, потом я с ним встречался после войны. Говорит: слушай, если все будут художниками, что будет такое?

«Маэстро даже посмотрел мои рисунки и сказал: хорошо, но надо еще много учиться».

Встретятся они в Минском художественном училище, где Лейтман станет завучем, а Щемелев — студентом. Но это случится десять лет спустя.

А в конце 1930-х будущий художник успешно оканчивает фабрично-заводское училище обувщиков и трудится на фабрике «Красный Октябрь». При его редкостных способностях он мог стать мастером золотые руки и снимать мерки у жен секретарей обкома партии. Наверное, такая жизнь была бы комфортнее и прибыльнее, но… Грянула война, разрушившая предуказанный жизненный порядок, закалившая характер и не оставившая места для уютных мечтаний.

Что с ним стало на той страшной войне?

Узнавать войну Щемелев начал с первых фашистских авиабомб, которые 23 июня 1941 года упали на Витебск.

Беспомощные, растерянные, Леонид с матерью и беременной сестрой бесслезным застывшим взглядом провожали отца — кадрового офицера, который в составе железнодорожного батальона, без оружия, с узелком за плечами уходил защищать город в направлении Суражского шоссе. «Ждите, скоро вернусь», — бросил он. Но не вернулся.

Что с ним стало на той страшной войне? Когда во время Первой мировой Дмитрий Алексеевич очутился в германском плену, его — раненого российского унтера — лечили и кормили, а в 1919 году обменяли, тем самым подарив ему возможность жениться, родить детей, реализоваться в мирной жизни. Теперь же он кадровый офицер, другая война и другие немцы. В первые дни фашистского нашествия угодил в «котел»? Или без вести пропал?

Семья еще несколько дней оставалась в Витебске. Слушали 3 июля выступление Сталина и грезили, что худшего не случится: Красная армия удержит город. Надежды таяли с каждым днем и часом, нарастала паника, за эвакуацией населения установили самый жесткий контроль. И о, чудо! Леня выбил-таки пропуск на выезд для себя, матери и сестры.

1947 год. С матерью Агафьей Венедиктовной в Витебске после демобилизации

Но это только начало. Под Рудней их эшелон разбомбили. Живые хоронили мертвых. Как в страшном сне наблюдал паренек за высадкой фашистского десанта: «Парашюты разноцветные, а фигурки под ними зловеще-черные, словно сама смерть спускалась с небес. Парашютисты обстреляли нас с воздуха, пули свистели где-то близко, но, к счастью, не зацепили».

Дальше полуторка — товарняк — Москва, оглашаемая сиренами воздушной тревоги, клуб мукомолов у Казанского вокзала, где они ненадолго находят приют. Но в Москве оставаться нельзя, надо двигаться дальше. Поразительно, что посреди этого ужаса будущий художник пытается прорваться в Третьяковку, но ее стерегут часовые. Тогда он со всех ног мчится на ВДНХ…

И вот конечный пункт эвакуационных мытарств — город Семенов, затерянный в лесах к северо-востоку от Горького. Тут Леониду повезло устроиться на чугунолитейный завод, где производили знаменитые осколочные гранаты Ф-1, и вместе с другими призывниками тренироваться с допотопной трехлинейной винтовкой Мосина.

В декабре 1941-го грянул приказ о мобилизации парней 1923 года рождения. «В полковой школе на краю Марийской АССР, где шло формирование войск, меня выучили на командира», — лаконично и бесстрастно вспоминал Щемелев в одном из газетных интервью. Даже в разгар войны понадобился целый год, чтобы стать сержантом. Муштровали по полной программе, а из еды только капуста, свекла, 650 граммов водянистого хлеба на день.

— Так в 19 лет я, совсем невоенный человек, стал командовать отделением пехотинцев, — рассказывал художник. — Пехота — царица полей. Добавлю: царица топких болот и непролазных лесов. В первые месяцы войны пехота гибла сотнями, тысячами.

1976 год. Леонид Щемелев. «Генерал Лев Доватор». Фрагмент. Холст, масло

Что спасло его тогда? Удача? Богатырское здоровье? Довоенные занятия спортом? Или умение видеть, думать, анализировать?

— Я понял: надо освоить солдатское дело. Кто научился окапываться, слушать приказы командира, не лезть на рожон, а где надо, то и лезть, тот, глядишь, и уцелеет, будет бить врага и дальше, — излагал он свою философию войны.

«Тогдашний замминистра мне так прямо заявил: «Что ты тут намалевал? Что это за генерал?!»».

Рассказывал о своем тяжелом ранении 6 октября 1943 года в боях за освобождение Мозыря:

— Левая рука висела, как плеть, но врачам удалось ее спасти. Там, в госпитале, со мной лежал кавалерист, который начинал войну еще со Львом Доватором. Ох, как мне захотелось в кавалерию! Написал письмо — перевели. Так что войну я закончил на юге Украины в кавалерийском корпусе.

Генерала Льва Доватора он изобразит на знаменитом полотне, которое в 1975 году удостоилось серебряной медали ВДНХ СССР.

— Но когда я написал эту картину, тогдашний замминистра мне так прямо заявил: «Что ты тут намалевал? Что это за генерал?! Это же какой-то потрох!» — усмехался художник.

Зная автобиографичность картин Щемелева, кто-то из журналистов присочинил, якобы тот служил у Доватора в полку. Полнейшая ерунда! Бесстрашный генерал, уроженец Витебщины был скошен пулеметной очередью в боях под Рузой 19 декабря 1941 года — как раз в те дни, когда будущий художник принимал присягу.

Повоевать в кавалерии Щемелев не успел, но только чудо спасло его от смерти. В начале 1945 года их 2-ю кавалерийскую бригаду перебросили в район города Ровно, сформировав из ее состава так называемую группу сорока пяти, в которую входил и сержант Щемелев. Задача стояла очищать леса от засевших там немцев, а главное — уничтожать летучие бандеровские отряды, которые развернули настоящую войну против советской власти. Но перед самым маршем в направлении Карпат его свалила тропическая малярия. Беспамятство, температура под сорок… Группа ушла без него, и судьба ее до сих пор неизвестна.

Войну Щемелев закончил живой и здоровый, с двумя орденами Отечественной войны: первой и второй степеней. Казалось бы, идеальная стартовая площадка в мирной жизни. Но как же трудно он одолевал гравитационную силу обстоятельств!

1632 год. Рембрандт. «Урок анатомии доктора Тульпа». Холст, масло. Маурицхёйс, Гаага

«Мою картину спас один очень влиятельный человек»

— Где-то в районе восьми лет у отца была очень сильная ангина, — рассказывала в одном из интервью дочь художника Маргарита Щемелева. — Пришел доктор — а на стене висела копия картины Рембрандта «Урок анатомии доктора Тульпа» — и спрашивает: кто это рисовал? Бабушка в ответ: это Леня. Доктор погладил его по волосам и говорит: берегите эту светлую голову, он будет художником.

Под впечатлением этих слов я вдруг увидела, что знаменитая картина Щемелева «Мое рождение», написанная 42-летним мастером в 1965 году, практически повторяет композицию рембрандтовского полотна. Сходство тем более разительное, что Щемелев изобразил рождение, а Рембрандт — смерть.

Удивительно еще и то, что «Мое рождение» не имеет ничего общего с биографией художника. 5 февраля 1923 года, когда он появился на свет, гражданская война уже закончилась, и родился он точно не в поле, не на ветру, не среди вооруженных людей.

Тогда о чем же это полотно?

Ключ к разгадке — история, рассказанная Маргаритой Щемелевой. Художник написал здесь рождение собственного живописного дара. Недаром в центре картины он поместил себя седовласого, в нейлоновой рубашке по моде 1960-х годов — призрак из будущего, не ощущающий в тепле своей мастерской ни порывов студеного февральского ветра, ни поземки, которая вот-вот погребет и роженицу, и ребенка. Извечный миф о рождении героя. И война мифическая: то ли гражданская, то ли Великая Отечественная.

— Именно эта первая работа экспонировалась в 1967 году в Москве на Всесоюзной выставке и получила такие отзывы в журналах «Творчество», «Искусство» и так далее, что в Беларуси вздрогнули аксакалы наши, — рассказывал друг Щемелева художественный критик Борис Крепак.

«Мое рождение» — в полном смысле икона «сурового стиля», но, по словам Крепака, белорусский выставочный комитет ее не пропускал. Одна Аладова добилась того, чтобы эта работа попала в Москву.

1965 год. Леонид Щемелев. «Мое рождение». Холст, масло

Елена Васильевна Аладова — легендарный директор и воскреситель Государственного (ныне Национального) художественного музея БССР — в искусстве разбиралась лучше любых искусствоведов. Именно она приютила в главном музее республики первое большое щемелевское полотно под названием «Свадьба», волею судеб оказавшееся на помойке.

Это его дипломная работа в Белорусском государственном театрально-художественном институте. Спустя 64 года невозможно понять, чем яркое, красочное фигуративное полотно разгневало уважаемых профессоров — автора герба БССР народного художника БССР Валентина Волкова, заслуженного деятеля искусств Владимира Суховерхова, прародителя белорусской сценографии Оскара Марикса. Чем не угодил им брызжущий весельем и удалью народный праздник, взвившиеся в нетерпении кони и пронзительные глаза девочки на переднем плане, в которых читается и восторг, и удивление, и предчувствие счастливой женской судьбы? «Что за свадьба? Какая свадьба? Советская свадьба не может быть такой! Цвета сырые, ритма нету, люди случайно распределены, смотрят в разные стороны», — со слов Щемелева пересказывал претензии мэтров Борис Крепак.

«Первая работа экспонировалась в 1967 году в Москве на Всесоюзной выставке и получила такие отзывы… что в Беларуси вздрогнули аксакалы наши».

А может, причина в том, что Щемелев со времен училища числился белой вороной и сохранял этот «статус» чуть ли не до самой перестройки? Ни в партию не вступил, ни профессором не стал. Если преподавал, то в Минском художественном училище, в школе-интернате имени Ахремчика, в политехе, но никак не в театрально-художественном институте.

Лед сдвинулся лишь в начале 1980-х, когда его стали выдвигать, в 1983 году — к шестидесятилетию! — удостоили звания народного художника БССР. На тот момент он был уже во всех смыслах классик. А на заре карьеры ему светила двойка и волчий билет, и даже ректор Виталий Цвирко не мог защитить своего ученика.

Но вновь вмешалось чудо.

— От полного разгрома во время дипломной защиты мою картину спас один очень влиятельный человек, благодаря чему я и получил документ об окончании вуза, — признавался позднее Щемелев.

Кто был этот сановный спаситель? Возможно, председатель государственной экзаменационной комиссии — лауреат двух Сталинских премий первой степени, президент Академии художеств СССР народный художник СССР Борис Иогансон. Московский гость настоял, чтобы Щемелеву поставили тройку. «Это был колоссальный удар по мне и по моему пониманию сути… Изменить ничего нельзя было», — сокрушался художник много лет спустя.

Кроме несправедливости, он пережил еще и предательство.

— Учился шесть лет, но когда окончил, то никто из учащихся, которые были друзьями, не поддержал, — с досадой говорил Щемелев. — Никто меня даже не пригласил на прощальный вечер. Меня выпустили, но остался след очень неприятный для меня и по отношению к друзьям, и у них, конечно, был негатив: «нейкі ён левы, той Шчамялёў».

Монументальное полотно «Свадьба» — дипломная работа Леонида Щемелева, написанная им в 1959 году

А что же «Свадьба»? Четырехметровое полотно, в которое он вложил столько души…

— Когда-то собрались мы с ребятами выпить, и среди нас человек говорит: пойдем, мол, ко мне, есть мастерские от ТЮЗа, — со всей откровенностью повествовал Щемелев. — И я в уголке увидел мусор и опознал свою работу. Назавтра решил зайти в музей к Елене Васильевне Аладовой: так мол и так, моя работа, нашел ее в мусорном ящике. Она молчит, а потом говорит: «Нясі сюды».

«У Щемелева именно кони создают главное настроение в картинах».

Мало того, она выплатила художнику 700 рублей гонорара, которые он потратил на первую свою мастерскую. А кони — могучие, вздыбленные, рвущиеся в небо, готовые уже скакнуть вместе с бричкой через березовую жердь, которой крестьяне по свадебному обычаю перегородили дорогу, — «разбрелись» чуть ли не по всем картинам Щемелева.

— Почти в любой его работе вы найдете изумительно выписанного коня, — улыбается легендарный экс-замминистра культуры Владимир Рылатко, частый гость в мастерской Щемелева. — Вы можете восторгаться пропорциями и движениями, чем и сам художник особенно гордился. Ведь коня, щиплет ли он траву или отдается внезапному порыву, нарисовать очень сложно. У Щемелева именно кони создают главное настроение в картинах.

Конь-душа, конь-судьба… Говорят, до войны Щемелев занимался конным спортом. Но, думаю, дело не в этом. И не в дяде-белогвардейце, которому художник в 1981 году посвятил пронзительное «Прощание с Родиной. 1920 год», где казак в отчаянии расстается с любимым конем. Пять лет спустя Щемелев вновь возвращается к этой теме и создает полотно «На песчаной косе», где табун брошенных лошадей провожает глазами уплывающий в море корабль.

Но дядя Василий Алексеевич вряд ли кавалерист, иначе был бы ротмистром, а не штабс-капитаном. По всей вероятности, он затонул на баржах в Черном море вместе с большинством деникинских войск, а посвященные ему полотна — поэтическая метафора, образ расставания, невозвратимости, жертвенности, разлуки, смерти.

Такова художническая природа Щемелева. Он не живописал события. Сколько ни напрягай зрение, не увидишь в его картинах ни крупинки рассудочного, скучного реализма. Сновидец — да. Классик — но современный. Романтик — но мужественный и в этом смысле суровый.

1977 год. Леонид и Светлана Щемелевы прожили в счастливом браке почти полвека

Он был женат, она замужем

Художник считал себя счастливым человеком. С удовольствием цитировал Джека Лондона: «Я прожил очень счастливую жизнь. Мне повезло больше, чем миллионам людей моего поколения. Пусть я много страдал, зато я пережил, повидал и чувствовал многое, что не дано обычному человеку».

Бесспорно, повезло ему на встречу с женщиной, которая стала его добрым ангелом, женой, моделью, музой и главным источником вдохновения.

Щемелев на тот момент только отпраздновал свое сорокалетие. Он был женат, она замужем.

— Это было советское время, были определенные устои, — вспоминала Светлана Николаевна в одном из телевизионных интервью. — Нельзя было особо разговаривать, все и со всем были согласны. А здесь я увидела, что человек не то чтобы ничего не боится, но очень убежденно и аргументированно высказывает свое мнение.

Вначале им казалось, что это просто дружба, но взаимная симпатия между ними росла, и вскоре обоим стало ясно, что их судьба — быть вместе.

— Не думали о том, что нет ни жилья, ни денег, но как-то сошлись и начали все с нуля, — рассказывала Светлана Щемелева. — Я теперь думаю, что я была молодая, 23 года, и как-то проще к этому относилась. А у него — быт, семья, относительная на то время устроенность, и от этого всего он ушел и начал все сначала так бесстрашно.

Пять лет они спали на полу в мастерской.

В 2007 году к столетию со дня рождения Елены Аладовой благодарный мастер написал ее портрет, который украшает ныне коллекцию Национального художественного музея

— Каждый день я мыла пол, потом расстилала какие-то вещи, на которых мы и спали. Это был конец 1960-х, в нашей мастерской собирались художники, музыканты, поэты. Споры, дымовая завеса, спиртное лилось рекой, — вспоминала жена художника. Из свободной, разгульной жизни не так легко выходить. И, может быть, если бы не Светлана Николаевна, мы бы не знали того Щемелева, которого любим и чтим.

— Об этой черной полосе знала только моя мама, — однажды призналась она.

Долгие годы жена живописца проработала преподавательницей физики в Минском художественном училище, и все эти годы Щемелев ее рисовал. Обнаженную. Всякую. Громадное количество самых разных портретов.

— Нельзя же везде совать жену, — возмущались критиканы и ортодоксы. Но он никого не слушал. На выставках студенты художественного училища теряли дар речи от созерцания наготы своей учительницы.

Он рисовал детей, внуков, любимую собачку — всех вместе и по отдельности — и хранил эти картины у себя в мастерской, но с удовольствием показывал.

«Увидела, что человек не то чтобы ничего не боится, но очень убежденно и аргументированно высказывает свое мнение».

Шли годы, менялся его стиль, его живопись становилась все более и более утонченной, особенно в пейзажах и натюрмортах. Но это все тот же Щемелев, чей творческий почерк невозможно ни с кем перепутать. Безупречный в рисунке и при этом не озабочивающийся невротической тщательностью в проработке деталей. Сочный и красочный, но всегда приглушенный, с легким флером тумана и грусти. Цветомузыка, как сказал о его живописи Крепак.

Особенно хороши в этом смысле его снежные (и нежные!) зимние пейзажи. Белизна без единого белого мазка, рождающаяся из синего, голубого, зеленоватого, пурпурного.

— У него свет, свет и еще раз свет. Любовь к тому, что он видит в мире. Там и черноты много, конечно, но он черноту не видит, не хочет видеть. Нет у него черных красок, как и у импрессионистов. Они старались избежать черных красок, — говорил Борис Крепак.

К 95-летию Леонида Щемелева Национальный художественный музей организовывал его персональную выставку «Живопись». Открывал ее сам Мастер

На мой взгляд, чернота в его картинах все же есть, но она никогда не довлеет, даже если ночь, даже если война. Так же, как и солнце на его полотнах никогда не сияет в полную силу. Мудрый, он во всем знал меру, потому и прожил почти сто лет в ясности и здравии, в неустанной работе над своими полотнами и над собой, в окружении близких людей.

— Щемелев — очень современный художник, — убежден Владимир Рылатко. — Но когда находится в галерее рядом с Шишкиным, ему не противоречит и прекрасно с ним уживается, потому что очень богат эмоциями — как Сарьян.

Я сказала бы, эмоциями благородными и сдержанными. В них прохладность белорусских небес и обжигающая льдистость Ислочи.

— Я белорус южный, а Щемелев — северный, поэтому он холодный, а я теплый, — говаривал народный художник БССР Гавриил Ващенко, близко друживший с нашим героем долгие годы.

Но многие помнят, как в перестроечные годы Щемелев нещадно громил бездарей, торговавших своей карикатурной абстракционистской мазней в сквере напротив консерватории. Подобной живописи он не терпел.

Есть у Щемелева удивительная картина — «Будто во сне». В ней сплелось все: и конь, и шагаловские влюбленные, летящие в поднебесье, и его обожаемый Минск, который он с таким вдохновением рисовал.

Глядя на это сновидческое скрещение стилей, мифов, идей, времен, глубинных чувств и тонкого расчета, постигаешь всю безбрежность щемелевского космоса и его устремленность в будущее. Летящий конь и вторящая ему могучая арка моста, ракетные шпили церквей и сполохи солнца в туманном мареве — как провозвестие, как гимн, как триумф радости и добра, как мощная опора для будущего.

Пора лидерства Щемелева, его расцвета и триумфа, когда художнику поддаются абсолютно все жанры, — 1990-е годы. В 2000-х он с удивительной смелостью экспериментирует, скрещивая натюрморт и портрет, пейзаж и натюрморт.

С рисунков началось и рисунками завершилось. Когда у художника уже не было сил стоять у мольберта, переключился на малый жанр. Все цветы и букеты с дачи, не теряя ни грана своей первозданной яркости, перекочевывали на острие его карандаша.

— Я с палочкой хожу, но люблю свое дело, захожу в мастерскую и где-то что-то делаю. Или здесь в квартире рисую и пока вижу мир красивым и интересным, — признавался Щемелев в дни своего 95-летия. — Дай Бог, чтобы это продолжалось.

Церемония гашения конверта и марки, выпущенных к 100-летию Леонида Щемелева

Он ушел из жизни три года спустя, но по-прежнему присутствует в нашем культурном пейзаже.

— Время Щемелева еще впереди, — уверяет Владимир Рылатко.

И я верю ему, хоть в искусстве нет ни времен, ни прогресса. Только солнце над городом, только конь, только влюбленные, летящие по небу в вечность.

P.S.

В канун столетия Мастера в его обновленной галерее, которой он ровно 20 лет назад подарил более шестидесяти полотен, открылась выставка «Леонид Щемелев — зеркало эпохи». Первое из шестнадцати больших юбилейных мероприятий почтило вниманием руководство города, Министерства культуры и творческих союзов. Многочисленные посетители, как завороженные, бродили среди полутора сотен щемелевских картин, сияющих как солнце в утренней дымке, камерных и вместе с тем монументальных. Думаю, художник был бы счастлив, как счастливы мы, пришедшие и причастившиеся.

| Юлия АНДРЕЕВА, журнал «Беларуская думка», фото Национального художественного музея Республики Беларусь, БЕЛТА и из открытых интернет-источников.

ПЕРЕПЕЧАТКА ДАННОГО МАТЕРИАЛА (ПОЛНОСТЬЮ ИЛИ ЧАСТИЧНО) ИЛИ ИНОЕ ЕГО ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЗАПРЕЩЕНЫ

Читайте также:

Кто был лучшим другом ван Гога? 10 вопросов о гениальном безумце

Три женщины, которые делают театр. Почему они провели в Большом всю жизнь?

Художник — бедный, голодный, в берете и с шарфом? Заглянули в мастерскую белоруски

Источник

Похожие статьи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Кнопка «Наверх»